Пушкин и его современники - Страница 44

Пятая и шестая строфы вводят основной мотив. *

* В черновой рукописи Кюхельбекера (Пушкинский дом) стихотворение начиналось прямо с шестой строфы, остальное прибавлено после.

И кто же в сей священный час
Один не мыслит о покое?
Один в безмолвие ночное,
В прозрачный сумрак погружась,
Над морем и под звездным Хором
Блуждает вдохновенным взором?
Певец, любимец россиян,
В стране Назонова изгнанья,
Немым восторгом обуян,
С очами, полными мечтанья,
Сидит на крутизне один;
У ног его шумит Евксин.

Только в одиннадцатой и двенадцатой строфах дастся дальнейшее развитие мотива:

Тогда - (но страх объял меня!
Бледнею, трепещу, рыдаю;
Подавлен скорбию, стеня,
Испуган, лиру покидаю!)
Я вижу - сладостный певец
Во прах повергнул свой венец.

Видения, "возвещающие певцу Руслана и Людмилы о смерти Байрона, суть олицетворенные произведения последнего". Это место "Оды" особенно архаично как по аллегорической основе, так и по языку и стилю:

Он зрит: от дальних стран полдневных,
Где возвышался Фебов храм,
Весь в пламени, средь вихрей гневных,
По мрачным тяжким облакам
Шагает призрак исполина;
Под ним сверкает вод равнина!
Он слышит: с горной высоты
Глагол раздался чародея!
Волшебный зов, над миром вея,
Созданья пламенной мечты
В лицо и тело облекает;
От Стикса мертвых вызывает!

Пушкину предстают сначала видения героев Байрона:

...Зловещий Дант, страдалец Тасс
Исходят из подземной сени;
Гяур воздвигся, встал Манфред...
...Стрясая с веждей смертный сон,
Встал из бездонного вертепа
Неистовый ездок Мазепа...

Здесь находим один из классических примеров "сопряжений далековатых идей" в оде - пример столь часто осмеиваемой "бессмыслицы" :

Главу свою находит дож
Бессмертную и в гробном прахе;
Он жив погибнувший на плахе;
Отец народа, страх вельмож;
И вновь за честь злосчастный мститель
Идет в бесчестную обитель.

Видение тени Байрона, предстающее вслед за его героями, написано с соблюдением канонической смелости:

Я зрю блестящее виденье:
Горе парящий великан
Раздвигнул пред собой туман!
Сколь дерзостно его теченье!
Он строг, величествен и дик!
Как полный месяц, бледный лик.

Оде были предпосланы примечания в виде предисловия (Кюхельбекер находил, что "выноски, полезные, даже необходимые в сочинении ученом, вовсе неудобны в произведениях стихотворных, ибо совершенно развлекают внимание"). [170]

Примечания эти также писаны нарочито архаическим стилем: "По сей причине мы в настоящем случае вынуждаемся объявить тем из наших читателей, которым поэт Байрон известен только по слуху, что видения, возвещающие певцу Руслана и Людмилы о смерти Байрона, суть олицетворенные произведения последнего, каковы: Дант (см. "Пророчества Данта"), Гяур, Манфред, Тасс (см. "Сетование Тасса"), Мазепа.

Стихи:

Главу свою находит дож
Бессмертную и в гробном прахе

- также требуют пояснения: предмет Байроновой трагедии: дож, почерпнут из "Истории Венеции средних веков", "Соловей" назван здесь любовником роз в подражание "Восточным поэтам" и т. д. *

Стихотворение Рылеева "На смерть Байрона", не архаичное по языку и стилю, по конструкции представляло собою каноническую оду.

Рядом с ними пушкинское "К морю" со строфами, посвященными Байрону, было как бы намеренным уклонением от одического канона.

В "Оде графу Хвостову" Пушкин хотя и не дал прямой пародии кюхельбекеровой оды, но подчеркнул его адрес; ** в первых же строках он пародирует выражение из другого его произведения:

...Кровь Эллады
И резво скачет и кипит,

причем ко второй строке (резво скачет) Пушкин делает примечание: "Слово, употребленное весьма счастливо Вильгельмом Карловичем Кюхельбекером в стихотворном его письме к г. Грибоедову". Здесь Пушкин имеет в виду послание Кюхельбекера "Грибоедову", где имеется следующая строфа:

Но ты, ты возлетишь над песнями толпы!
Певец, тебе даны рукой судьбы
Душа живая, пламень чувства,
Веселье тихое и светлая любовь,
Святые таинства высокого искусства
И резво-скачущая кровь! ***

* Все выписки из "Мнемозины", 1824, ч. III, стр. 189-190.

** Здесь можно говорить только о некотором лексическом сходстве, впрочем, не идущем дальше общих качеств архаического стиля; сходны также фигуры "аллегории": Вражда и Зависть, Дети Ночи (Кюхельбекер); Феб, Игры, Смехи, Вакх, Харон (Пушкин); но и это не выходит из пределов самого общего характера стиля.

*** Даю текст по рукописи Кюхельбекера из архива А. А. Краевского (Публичная библиотека). Стихотворение было напечатано в "Московском телеграфе", 1825, ч. 1, № 2, стр. 118-119, с незначительными вариантами и с пропуском (должно быть, по цензурным соображениям) слов "святые таинства", что делало стих бессмысленным.

То обстоятельство, что Пушкин пародирует в "Оде" выражение Кюхельбекера, было поставлено во главу угла при датировке стихотворения (см. Л. H. Maйков. Материалы для академического издания сочинений А. С. Пушкина. СПб., 1902, стр. 250-252; Сочинения и письма А. С. Пушкина, т. П. СПб., изд-во "Просвещение", стр. 360; Н. О. Лернер. Труды и дни Пушкина, изд. 2-е. СПб., 1910, стр. 451); на основании того, что стихотворение Кюхельбекера появилось в печати в 1825 г., к этому году относят и стихотворение Пушкина. Между тем, очевидно, нельзя исходить из этого шаткого основания: стихотворение Кюхельбекера и в печати и в его черновой тетради (Архив В. Гаевского) имеет помету: Тифлис - 1821. Несомненно, Пушкин мог быть знаком с этим произведением значительно ранее; некоторые соображения в пользу этого имеются.