О настроении лицея в 1812 г. можно было судить только по лицейским журналам. Такова анонимная статейка "Слова истинного русского от 1813 года" * (отрывок лицейского журнала "Для удовольствия и пользы"). Статейка написана в духе ростопчинских афишек. Но в лицей проникали и другие настроения и другие влияния. В частности, 24 августа 1812 г., когда главным военным и политическим вопросом был вопрос о Барклае, в лицей была отправлена горячая апология Барклая.
* К. Я. Грот Пушкинский лицей СПб., 1911, стр. 250-252. Авторство М. Л. Яковлева ничем не доказывается.
Барклай-де-Толли был в родстве с матерью Кюхельбекера Юстиной Яковлевной; по рекомендации Барклая Кюхельбекер и был определен в лицей; имена Барклаев часто мелькают в переписке матери с сыном, главным образом как имена покровителей.
8 августа 1812 г. состоялось назначение главнокомандующим Кутузова. В письме от 24 августа 1812 г. мать пишет Кюхельбекеру (оригинал по-немецки):
"Благодарю тебя за твои политические известия, ты легко представишь, что здесь говорят много вздора, из которого кое-что и верно, хотя многое преувеличено. Я напишу тебе о генерале Барклае только то, что совершенно достоверно и что скоро подтвердится в приказе корпусного генерала (des kommandierenden Generals) и выйдет бюллетенем. Император предоставил ему выбор: возвратиться в Петербург и снова исполнять обязанности военного министра или оставаться при армии. Барклай совершенно естественно выбрал последнее и командует первой частью главной армии под начальством главнокомандующего (Chefs). Если бы была хоть мысль об измене или о чем-нибудь, что ему можно было вменить в вину, - разве император поступил бы так? Однако Барклай теперь дает доказательство того, что любит свое отечество, так как по собственной воле служит в качестве подчиненного, тогда как он сам был главнокомандующим. Впрочем, пишу это для тебя, - учись не быть никогда поспешным в суждениях и не сразу соглашаться с теми, которые порицают людей, занимающих в государстве важные посты. Как часто случаются времена и обстоятельства, когда они не в состоянии действовать иначе, а отдаление и очень часто вымышленные сообщения враждебно настроенных и легкомысленных умов (Kцpfe) вредят чести великого мужа. Я не хотела здесь писать оправдания генерала Барклая, я не сумею этого сделать, потому что я не военный и не муж, - я хотела только дать урок моему милому Вильгельму, о котором знаю, как часто увлекается он своими чувствами, урок - не так слепо верить всему, что он слышит. В твоем положении не следует противоречить, но не нужно выносить свой приговор, пока не скажут своего мнения заслуживающие доверия люди, которые имеют на это право по своему положению и опыту, пли пока не выйдет манифест правительства. Но довольно об этом. Конечно, теперь много разговоров и очень часто среди множества ложных слухов можно уловить и кое-что верное".
Таким образом, перед вами серьезная политическая апология Барклая, написанная именно в минуту, когда Барклай принужден был уступить начальство над войсками, апология, несомненно предназначенная для прочтения товарищам. Она характеризует степень политической страстности тринадцатилетних и пятнадцатилетних "лицейских" (5 октября того же года мать возражает против желания Кюхельбекера идти добровольцем в армию, указывая на безнравственность юнцов в corps des volontaires, * протестуя против "убоя детей" и наконец указывая, что это прервало бы его образование).
* В добровольческом корпусе (франц.). - Прим. ред.
Все "лицейские", в том числе и Кюхельбекер, по-видимому, были твердо убеждены в измене Барклая; в письме приведены главные пункты защиты Барклая: 1) любит свое отечество, так как по собственной воле служит в качестве подчиненного, тогда как сам был главнокомандующим; 2) ему вредят отдаление и вымышленные сообщения враждебно настроенных лиц.
Эти пункты апологии мы встречаем и в позднейшем стихотворении Пушкина "К полководцу".
В своем объяснении Пушкин дважды вспоминает о том историческом моменте, когда Барклай-де-Толли "уступил начальство": "Минута, когда Барклай принужден был уступить начальство над войсками..."; "уступающий власть, не успев оправдать себя перед глазами России..."
Нет сомнения, что резкая апология Барклая, полученная в лицее именно в этот момент, была первой апологией Барклая, известной Пушкину, запомнилась и легла в основу его отношения к отодвинутой на задний план официальной историей фигуре Барклая.
Изучению лицея и лицейского периода с внешней стороны повезло - ни одному периоду жизни Пушкина не посвящено столько исследований и монографий. Труды И. Селезнева, II. Голицына, Я. Грота, К. Грота, Д. Кобеко, многотомный труд Н. Гастфрейнда [9] - краткий перечень монографий о лицее. Однако если присмотреться поближе, литература эта страдает большими недостатками. Вся без исключения она принадлежит перу людей, в разное время обучавшихся в лицее (за исключением Селезнева, бывшего в лицее библиотекарем), приурочена большею частью к юбилейным датам, что придает ей, за немногими исключениями, особый специфически юбилейный характер и, несмотря на то, что основана на большом фактическом материале, отразила в полной мере особые взгляды авторов на лицейскую традицию. В свете этой традиции лицей является единым за все время своего существования, сохранившим одни и те же культурные и социальные черты воспитательным учреждением с равным социальным положением воспитанников и притом с особо замкнутым, аристократическим, придворным характером. Хранителями традиции были при этом люди, нередко обосновывавшие на этой традиции свое литературное и официальное значение. Таким ранним хранителем этих традиций, вовсе не соответствовавших истории первых лет лицея и первого выпуска, был уже не кто иной, как второй директор лицея Егор Антонович Энгельгардт. Постоянно поддерживая отношения со всеми "лицейскими", пытаясь объединить их вокруг себя, создав и усердно проводя свое особое понимание "лицейского духа", он способствовал тому, что его имя стало неотделимо от лицея, стало как бы синонимом лицейской истории. Так это в действительности и было по отношению к позднейшей, послепушкинской истории лицея; Энгельгардт управлял лицеем с 1816 по 1823 г.; по словам Селезнева, "тут за последовавшими дополнениями к уставу его и по совершении трех полных курсов (в 1817, 1820 и 1823), характер заведения вполне сложился". * Но этого нельзя сказать именно об истории первого, пушкинского, выпуска. В последние полтора года шестилетнего лицейского курса Энгельгардт, конечно, не мог изгладить следов предшествующих четырех с половиной лицейских лет и не в той мере влиял на лицеистов первого пушкинского выпуска, как это ему хотелось и как это казалось ему и позднейшим историкам лицея впоследствии. Дальнейшая разработка архивов, связанных с лицеем, должна выяснить детали, но основные черты первого - пушкинского - выпуска ясны и теперь.