Пушкин и его современники - Страница 112

112

Добродетельный человек. Если бы душа человеческая осталась свободною и чистою (то есть не соединенною с телом), можно ли бы вменить ей в достоинство, когда бы она любила царствующий порядок и следовала бы ему? Человек был бы счастлив: но к его счастию недоставало бы высшей степени блаженства: слава добродетели и внутреннее одобрение его совести; он был бы подобен Ангелам и без сомнения добр[ый] чел[овек] займет высшую ступень, чем они. - Руссо.

Доброта. Доброта и великость синонимы. - Ричардсон из Гранд[иссона].

Злодеяния и преступления. Есть злодеяния, которые не суть преступления, и преступления, которые не суть злодеяния. - Вейсс.

Злодей (величайший). Вор обыкновенно лишает меня одного только излишка, без коего могу обойтись, или вещи, необходимой только на минуту; по большей части собственная нужда заставляет его красть, опасность сопутствует ему: он сверх того не имеет тех благородных чувствований, которые бы должно вселять хорошее воспитание. Убийца отнимает у меня одну только жизнь, к коей во многих случаях должно бы быть равнодушным по причине равновесия зла и добра, встречающихся в ней; он причиняет боль мгновенную и лишает общество одного только члена. Но преступный правитель, который принимает за правило угнетение и жестокость; который похищает у своих сограждан спокойствие, свободу, продовольствие, просвещение и самые добродетели; который всем жертвует своекорыстно; который, имея изобилие во всех потребностях, допускает подкупить себя, чтоб удовлетворить своему тщеславию; который продает свои дарования, свое влияние, свой голос несправедливости или даже врагу отечества; старается отнять у целого народа первые права человека, первые наслаждения жизни и недовольный порабощением настоящего поколения, кует цепи для племени еще нерожденных, - отцеубийца святой в сравнении с этим человеком! Однако ж подобные чувствования не так редки, их многие почитают за самые естественные. - Вейсс.

Зло. Боль телесная, кажется, служит к тому, чтоб удалить человека от того, что ему вредно; без нравственного зла не могла бы существовать добродетель. Она по большей части состоит в пожертвовании самим собою для пользы других; но в рассуждении кого могли бы мы быть добродетельны, если бы все наслаждались возможным счастием? - Вейсс".

Приведенного из лицейского "Словаря" материала, думается, достаточно для того, чтобы уяснить, что и "добро" и "зло" были вовсе не абстрактными или безразличными моральными формулами в этом пересчете споров и размышлений Онегина и Ленского, начинающемся "Общественным договором".

Общая формула Вейсса, которою начинается глава "О добродетели": "Добро может быть то, что споспешествует к общему благополучию... Зло есть то, что вредит общему благу". *

Добро и зло - в лицейских "спорах" и "размышлениях" Пушкина и Кюхельбекера, легших в основу второй главы, - слова гражданского, точнее якобинского смысла и значения.

Тот же смысл имеет и еще один стих "пересчета":

И предрассудки вековые.

Кроме трех выписок в "Словаре" на слово "Предрассудок" (из Вейсса, Скотт-Валит, Ф. Глинки), в книге Вейсса находим главу "О предрассудках" **:

* Вейсс. Основания или существенные правила философии, политики и нравственности. Пер. с франц. (А. Струговщикова). Ч. 1. СПб., 1807. стр. 35.

** Там же, стр. 43-50.

"Сколько странных обычаев, нелепых мнений или отвратительных гнусностей и бесчеловечий в прежних веках постановлены были законами и одобряемы народами" (стр. 44). Далее перечисляются: идолопоклонство, жертвоприношения, гонения за веру в новейшей истории: "Мы трепещем от ужаса, слыша как Каннибалы, отмщевая пленным своим неприятелям наижесточайшим образом, по неслыханным над ними мучениям, превращают тела их себе в пищу, - но мы бесчеловечные, разве забыли, что история наша, проклятия достойная, изобилует всеми сими мерзостями, потому что просвещение наше и побудительные к тому причины соделывают нас еще виновнее" (стр. 45).

Таким образом, "предрассудки вековые" - это религиозные суеверия. Если вспомнить, какое политическое значение имела в десятилетие 1815-1825 гг. борьба между разными мистическими кликами при дворе, - стих получает не только автобиографический смысл, являясь отражением лицейских "споров р размышлений", но и конкретный во время написания II главы "Евгения Онегина" политический оттенок.

Стиху:

...гроба тайны роковые

соответствуют такие записи "Словаря", как "Смерть", "Бессмертие", "Внезапная смерть", "Жизнь" (Стерн) и т. д.

Любопытно, что абстрактная пара - "Судьба и жизнь" - заменили собою в этом пересчете, в строфе XVI, конкретную, но нецензурную формулу черновика: "Царей судьба":

И предрассудки вековые, И тайны гроба роковые, Царей судьба - в свою чреду Все подвергалось их суду. [38]

Сравнить хотя бы такие статьи "Словаря", как: "Александр Благословенный", "Александр тиран Фереской", "Наружные знаки царской власти"; "Филипп I король Испанский", "Филипп II и Карл V", "Вильгельм I принц Оранский".

В XVII строфе - страсти:

Но чаще занимали страсти Умы пустынников моих...

Это тоже отголосок реальных лицейских "споров и размышлений".

Ср. в "Словаре" статью "Страсти":

"Нет ни одной страсти без примеси другой: царствующая переплетается с множеством второстепенных". Вейсс.

"Самые опасные страсти для молодости - упрямство и леность, для юношества - любовь и тщеславие, для зрелого возраста - честолюбие и мстительность, для старости - скупость и себялюбие. Благороднейшая страсть для всех возрастов - сострадание". Вейсс.

112