Пушкин и его современники - Страница 101

101

В проекте предисловия к "Борису Годунову" (так называемое "Письмо к Н. Раевскому") Пушкин обосновывает условность трагедии и между прочим говорит о языке: "Законы его (рода трагедии. - Ю. Т.) стараются вывести из правдоподобия, а оно-то искажается самой сущностью драмы, не говоря уже о времени, месте и проч., какое к черту правдоподобие может быть в зале, разделенном на две половины...

"Язык. Напр. Филоктет у Ля-Гарпа говорит чистым французским языком, выслушавши тираду Пирра: "Увы! Я слышу сладкие звуки греческой речи". Все это не представляет ли условного правдоподобия?"

Между тем в "Словаре" Кюхельбекера есть место, ясно указывающее, что вопрос об условности театра дебатировался уже в лицейскую пору:

"Предрассудок в рассуж. театра.

Мы настоятельно требуем единства места и времени, а соглашаемся, чтобы Татарин, Турок и Американец в траг. Расина и Вольтера говорили по-французски.

Глинка".

Одно из политических "размышлений" Пушкина, условно помечаемое 1831 г., по-видимому, также восходит к отрывку из Вейсса, вошедшему в "Словарь" Кюхельбекера. Замечание Пушкина: "Stabilitй - premiиre condition du bonheur public. Comment s'accommode-t-elle avec la perfectibilitй indйfinie? [15] (Устойчивость режима - первое условие общественного счастья. Как согласовать ее с возможностью бесконечного совершенствования?)".

Быть может, это размышление было вызвано следующим отрывком из Вейсса:

"Хорошее и лучшее.

Предрассудок, заставляющий нас почитать хорошее правление правлением превосходным, нередко бывает одним из величайших препятствий к его улучшению *.

Другим примером является одна из записей Пушкина: "Разговоры с Натальей Кирилловной Загряжской" (12 августа 1835 г.): "Вы слыхали про Ветошкина?" Рассказ этот замечателен тем, что в нем выведен знаменитый якобинец, "последний монтаньяр", Жильбер Ромм (как известно, бывший в России гувернером П. А. Строганова). [16] "Приказчик на барках", раскольник Ветошкин становится ученым, возбуждающим удивление Ромма. Ему покровительствуют Шувалов и Потемкин. "Разговоры с Загряжской" имеют большое значение в вопросах пушкинской прозы. Метод непосредственной записи здесь доведен до предела интонационной точности.

Между тем в "Словаре" Кюхельбекера есть запись, имеющая непосредственное отношение к "разговору" о Ветошкине. На букву С значится между прочим следующая запись:

"Свешников Иван Евстратьевич прибыл в С.-П. 1784 из Тверской губернии - воспитанник природы и прилежания".

Эта запись почерпнута Кюхельбекером из того же Ф. Глинки: "Русский крестьянин-философ Иван Евстратьевич Свешников", отрывок из "Писем русского офицера" Глинки (1815, ч. III, стр. 88-112), перепечатанный тогда же в "Сыне отечества" (1815, ч. XXIV, стр. 163-181), бывшем в руках у Кюхельбекера. История Свешникова почти во всем совпадает с историей Ветошкина, только отсутствует имя Ромма, а среди покровителей, кроме Потемкина и Шувалова, названа еще Дашкова. Главное же отличие - в тенденции рассказа Глинки: его Свешников - крестьянин. "Хотя по словам Шиллера достоинство и дарование, возникшее в бедности, должно пробиваться сквозь железную стену предрассудков и отличий общественных: однако опыт доказывает, что рано или поздно преодолевает оно все препоны и пролагает себе путь к известности" ("Сын отечества", 1815, ч. 24). Следует указание на Ломоносова, на сына ржевского купца Волоскова - механика и химика, - и затем излагается история Свешникова: "Свешников, едва ли кому известный, достоин также занимать место в ряду отличнейших мужей отечества нашего" (стр. 164).

Заинтересовав руссоиста Кюхельбекера как "воспитанник природы и прилежания", входящий в ряд популярных тогда "самородных дарований", крестьянин Свешников Глинки является в записи Пушкина "приказчиком на барках" (деталь эта имеется и у Глинки), причем самая фамилия Свешникова изменилась в Ветошкина.

5

Лицейское чтение Вейсса и Руссо любопытно еще и другим. Изучена чисто литературная культура раннего Пушкина, известны имена даже второстепенных и третьестепенных французских мастеров, у которых он учился. Относительно же философии - в частности французской философии XVIII в. - никто еще не произвел настоящего анализа пушкинского чтения. Между тем чтение Монтеня, Лабрюйера и др. Пушкиным засвидетельствовано, а такие произведения, как его "драматические изучения" ("маленькие трагедии"), обнаруживают глубокое знание "моралистов" XVI-XVIII вв. [17] (недаром первоначальные названия "Скупого рыцаря" и "Моцарта и Сальери" - "Скупой" и "Зависть" - кажутся взятыми из трактата Вейсса).

Л. Майков отметил автобиографическое значение для Пушкина темы скупого отца. [18] Психологический и моральный анализ скупости поэтому мог уже в лицейские годы заинтересовать Пушкина и лечь в основу анализа скупости, произведенного им в 1830 г. во время написания "Скупого рыцаря". Ср. Вейсс: "...примечено, что большая часть вредных склонностей находят наказание в самих себе и удаляются от своего предмета. Сладострастный соделывается немощным и неспособным к наслаждению. Скупой, боясь, чтобы не впасть в нищету, делается нищим".

"...Богатство обеспечивает независимость скупого, заменяет различные желания, подкрепляет ослабевающие его силы и служит вместо тех пособий, в которых бы ему другие отказали".

"...Скупость не всегда опорочивает наслаждение... Сия безмерная страсть, умножаемая всегда роскошью, есть одна из главнейших причин бедности, удручающей большую часть народов, для утоления ненасытной алчбы малого только числа людей. Скупой не есть также, как он себе воображает, человек, никаких нужд не имеющий; напротив того, в нем соединены всевозможные склонности, и он выдумывает беспрестанно средства к удовлетворению оных, но малодушие не допускает его ими наслаждаться.

101