Пушкин и его современники - Страница 10

Таким образом, снова подчеркивая ломоносовский источник высокого штиля ("священные книги"), Шишков вводит в качестве источника для среднего "народные стихотворения". Эти указания он конкретизирует в "Разговоре", указывая в качестве источника для первого Библию Дм. Ростовского и др., для второго, кроме "народных стихотворений", - летопись. "Из сих двух источников, - пишет он, - один нужен нам для избирания слов и украшений, высоким творениям приличных, другой - обыкновенных речей и выражений, простому слогу свойственных. . ." **

Для литературного языка открывался двойной путь - путь высокого штиля с церковно-славянизмами (шире и вернее - архаизмами) и путь среднего, с внесением языковых черт народной песни и летописи. В низкий, комический род, допускается Шишковым на практике широкий ввод диалектизмов. ***

Выписывая из статьи Карамзина "От чего в России мало авторских талантов" (1803) фразу: "Французский язык весь в книгах (со всеми красками и тенями, как в живописных картинах), а русский только отчасти; ... французы пишут как говорят, а русские обо многих предметах должны еще говорить так, как напишет человек с талантом", Шишков возражает: "Расинов язык не тот, которым все говорят, иначе всякой был бы Расин". **** "Ученый язык, - пишет он в другом месте, - для приобретения важности требует всегда некоторого отличия от простонародного. Он иногда сокращает, иногда совокупляет, иногда изменяет, иногда выбирает слово". ***** "Где надобно говорить громко и величаво, там предлагает он (язык. - Ю. Т.) тысячи избранных слов, богатых разумом, звучных и совсем особых от тех, какими мы в простых разговорах объясняемся". ****** Его не останавливает в данном случае "отвычка" и "непонятность": "Возвращение к коренным словам своим и употребление оных по собственным своим о вещах понятиям всегда обогащает язык, хотя бы оные по отвычке от них нашей сначала и показались нам несколько дики". ******* С другой стороны, Шишков рекомендует частичное введение "низкой лексики" ("просторечивый российский слог") в высокий штиль, в "славенский слог": "Надлежит долговременным искусством и трудом такое же приобресть знание и силу в языке, какие он имел, дабы уметь в высоком слоге помещать низкие мысли и слова, таковые, например, как: рыкать, рыгать, тащить за волосы, подгнет, удалая голова и тому подобные, не унижая ими слога и сохраняя всю важность оного". [7] Столь же своеобразным диалектом является и средний стиль с его "просторечием".

* "Чтение в Беседе...", кн. I, 1811, стр. 38, 39.

** А. С. Шишков. Сочинения, ч. 3, стр. 69.

*** Ср. своеобразный "диалект" в его шуточной сценке "Щастливой мужик". Там же, ч. I, стр. 85 и сл.

**** "Рассуждение...", стр. 159.

***** А. С. Шишков. Сочинения, ч. 3, стр. 70.

****** "Чтение в Беседе...", кн. I, стр. 34.

******* "Рассуждение...", стр. 307.

4

Мы видим, как изменяется и конкретизируется в этих положениях Шишкова литературная теория Ломоносова. Еще младшие современники Карамзина сознавали свой период как период господства среднего штиля, канонизированного, занявшего место высокого и низкого. Вигель пишет в своих "Записках" о Карамзине: "До него не было у нас иного слога кроме высокопарного или площадного; он избрал новый, благородный и простой". П. И. Макаров в своей критике на шишковское "Рассуждение о старом и новом слоге российского языка" писал: "Кажется, что он (сочинитель. - Ю. Т.) полагает необходимым особливый язык книжный, которому надобно учиться, как чужестранному, и различает его только от низкого, простонародного. Но есть язык средний, тот, который стараются образовать нынешние писатели". *

Различию трех штилей, которое архаисты сознавали как языковое, диалектическое, карамзинисты противопоставляли другое различие стилистическое. ** "Простой (слог. - Ю. Т.) не имеет почти никаких украшений, хотя и наблюдает во всем некоторую пристойность; посредственный напротив того имеет свои украшения, а высокий - слова отборные, мысли важные и острые, страсти великие и благородные, фигуры для возбуждения оных пристойные". ***

* Сочинения и переводы Петра Макарова, т. I, ч. П. М., 1817, стр. 3840; см. также "Московский Меркурий", 1803, декабрь, стр. 179.

** Ср. отголосок борьбы у М. Дмитриева: "Он (Шишков. - Ю. Т.) до такой степени был не тверд в свойствах языка, что для него слово, оборот речи и самая метафора, все это, и фигуры, и тропы, принадлежали самому языку. Находит ли он метафору - это у него свойство и красота славянского языка; находит ли он эллинизм и такую перестановку, такое сочетание частей речи, от которых речь запутана и вовсе не понятна для русского человека, - это у него опять свойство и красота славянского языка" (М. Дмитриев. Мелочи из запаса моей памяти, изд. 2-е. М., 1869, стр. 73).

*** См. В. С. Подшивалов. Сокращенный курс российского слога М., 1796, стр. 84.

То обстоятельство, что карамзинисты вводят стилистический принцип "фигурности" и "украшений" как признак принадлежности к "высокому посредственному или низкому роду" соединено у них с развитием перифрастического стиля, отличительного признака "эстетической", "приятной" речи. Шишков борется против перифрастического стиля карамзинистов. *

"Мы думаем быть Оссиянами и Стернами, когда, рассуждая о играющем младенце, вместо: как приятно смотреть на твою молодость! говорим: коль наставительно взирать на тебя в раскрывающейся весне твоей! Вместо: луна светит: бледная геката отражает тусклые отсветки... Вместо: пленяющий душу Сочинитель сей тем больше нравится, чем больше его читаешь: элегический автор сей, побуждая к чувствительности, назидает воображение к вящшему участвованию. Вместо: любуемся его выражениями: интересуемся назидательностью его смысла... Вместо: деревенским девкам навстречу идут цыганки: пестрые толпы сельских ореад сретаются с смуглыми ватагами пресмыкающихся фараонит. Вместо прежней простонародной речи: я не хочу тебе об этом ни слова сказать, говорим важно и замысловато: я не хочу тебе об этом проводить ни единой черты".